Сайт прихода во имя свв. Косьмы и Дамиана при ОКБ 1

В сонме мучеников Русской Православной Церкви XX века особое, одному ему присущее место занимает священномученик митрополит Серафим (Чичагов). Родовитый русский аристократ и блестящий гвардейский офицер, благочестивый православный мирянин и вдохновенный приходской батюшка, самоотверженный монастырский игумен и строгий епархиальный архиерей - таковы яркие образы, которыми запечатлелась в русской церковной и гражданской истории замечательная личность святителя Серафима. В историю же русской святости святитель Серафим вошел прежде всего как мужественный исповедник и величественный священномученик, сочетавший эти два подвижнические служения в своей долгой и праведной жизни.

Святитель Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов) родился 9 января 1856 г. в Санкт-Петербурге, в семье полковника артиллерии Михаила Никифоровича Чичагова и его супруги Марии Николаевны.1 Семья будущего святителя принадлежала к одному из наиболее знаменитых дворянских родов Костромской губернии, привнесшему немало замечательных страниц в анналы российской истории. В плеяду выдающихся предков святителя Серафима входили и блестящий екатерининский вельможа, знаменитый мореплаватель адмирал В. Я. Чичагов (1726 - 1809 гг.), посвятивший свою жизнь исследованиям Северного Ледовитого океана, и российский морской министр адмирал П. В. Чичагов (1765 - 1849 гг.), ставший одним из известнейших военных и государственных деятелей александровской эпохи. По причине того, что отец будущего святителя полковник М. Н. Чичагов проходил военную службу в Учебной артиллерийской бригаде, младенец Леонид принял Таинство Святого Крещения 20 января 1856 г. в храме св. Александра Невского при Михайловском артиллерийском училище.2 То обстоятельство, что местом вхождения будущего святителя Серафима в церковную жизнь стал храм, принадлежавший военному ведомству, оказалось весьма символичным для всей дальнейшей жизни святителя. Действительно, подобно своим предкам святитель Серафим начал свое служение Богу как служение Царю и Отечеству на поле брани, и именно это служение воина стало для него как и для его предков первым опытом самоотверженного служения Богу в миру. Следуя благословению своей семьи, отрок Леонид после нескольких лет учебы в Первой Санкт-Петербургской военной гимназии поступил в 1870 г. в Пажеский Его Императорского Величества корпус с зачислением 28 июня того же года в пажи к Высочайшему двору.3

Годы пребывания в Пажеском корпусе позволили Леониду Чичагову не только получить фундаментальное военное и общее образование, но и узнать придворный высший свет со всеми его нередко призрачными добродетелями и часто прикрытыми светским блеском пороками. Несмотря на то, что 25 декабря 1874 г. Леонид Чичагов был произведен в камер-пажи,4 не придворная, а именно военная служба с присущим ей суровым, но исполненным искренности и мужественности жизненным укладом явилась предметом мечтаний 18-летнего камер-пажа. По прошествии многих лет святитель Серафим говорил: "Пажеский корпус обязан своим наставникам его традициями, утвердившимися в нем. Мы были воспитаны в вере и Православии, но если выходили из корпуса недостаточно проникнутыми церковностью, однако хорошо понимали, что Православие есть сила, крепость и драгоценность нашей возлюбленной родины".5

Окончив по I разряду старший специальный класс Пажеского корпуса, 4 августа 1875 г. Леонид Чичагов был произведен по экзамену в подпоручики и в сентябре того же года направлен для прохождения службы в Первую Его Величества батарею Гвардейской Конно-Артиллерийской бригады.6

Начавшаяся в 1876 г. и сопровождавшаяся общеславянским патриотическим энтузиазмом русско-турецкая война уже летом 1876 г. привела гвардейского поручика Л. М. Чичагова в состав действующей армии на Балканах и вместе с тем стала серьезным жизненным испытанием для будущего святителя. Оказавшись участником почти всех основных событий этой кровопролитной войны, произведенный на поле брани в гвардии поручики и отмеченный несколькими боевыми наградами Л. М. Чичагов неоднократно (как это, например, имело место при переходе через Балканы и в сражении под Филиппополем) проявлял высокий личный героизм.7 Однако, не героика войны и даже не миссия русской армии, освободившей православные славянские народы от турецкого владычества, описанию которых были впоследствии посвящены "Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии 1877 г." и ряд других замечательных историко-литературных сочинений будущего святителя, стали главными темами размышлений молодого офицера в этот период. Тема духовного смысла жизни и смерти, впервые глубоко прочувствованная еще отроком Леонидом после безвременной кончины его отца и во всей остроте поставленная перед ним войной, тема нравственного смысла страданий и самоотвержения, раскрывшаяся перед ним в подвигах русских воинов, полагавших души свои за славянских братьев, наконец, тема деятельной любви к своим братьям во Христе, которых он научил различать и под офицерскими мундирами и под солдатскими шинелями, после войны стали важнейшими побудительными началами для глубоких религиозных размышлений будущего святителя.

Промысл Божий, уберегший поручика Л. М. Чичагова от смерти и ранений на полях брани, привел его вскоре после возвращения в Санкт-Петербург в 1878 г. к встрече с великим пастырем Русской Православной Церкви св. праведным Иоанном Кронштадтским, разрешившим многие духовные вопросы молодого офицера и ставшим на все последующие годы непререкаемым духовным авторитетом для будущего святителя, который с этого времени многие свои важнейшие жизненные решения принимал лишь с благословения св. праведного Иоанна Кронштадтского.

Важным событием, ознаменовавшим дальнейшее духовное становление 23-летнего Л. М. Чичагова стал заключенный им 8 апреля 1879 г. брак с дочерью камергера Двора Его Императорского Величества Наталией Николаевной Дохтуровой.8 С самого начала этот блестящий брак, породнивший представителей двух известных аристократических фамилий (Наталия Николаевна являлась внучатой племянницей героя Отечественной войны 1812 г. генерала Д. С. Дохтурова) оказался весьма отличавшимся от многих великосветских браков. Памятуя о том, что христианский брак есть прежде всего малая Церковь, в которой не угождение друг другу, а тем более предрассудкам большого света, но угождение Богу является основой семейного счастья, Л. М. Чичагов сумел привнести в уклад своей молодой семьи начала традиционного православного благочестия. Именно эти начала и были положены в основу воспитания четырех дочерей Веры, Наталии, Леониды и Екатерины, которые родились в семье Чичаговых. Военная карьера Л. М. Чичагова продолжала складываться успешно и в мирное время. Получив в апреле 1881 г. производство в чин гвардии штабс-капитана, Л. М. Чичагов, как признанный специалист в артиллерийском деле, был направлен на маневры французской армии, где был представлен к награждению высшим орденом Французской Республики Кавалерийским Крестом Ордена Почетного Легиона.9 Вернувшись в Россию и опубликовав важную для проводившегося тогда перевооружения русской армии военно-теоретическую работу "Французская артиллерия в 1882 г.", штабс-капитан Л. М. Чичагов мог рассчитывать на дальнейшее продвижение по ступеням военной иерархии, тем более, что к этому времени он был удостоен 10 российских и иностранных орденов. Однако стремление обратить все силы своей даровитой личности на служение Богу и ближним вне сферы военной службы все более проявляло себя в жизни Л. М. Чичагова именно в этот период времени. Будучи натурой аристократически цельной и христиански жертвенной Л. М. Чичагов стремился осуществлять это служение в конкретных делах, обращенных непосредственно к Богу и ближним. Приняв на себя 31 октября 1881 г. обязанности ктитора Сергиевского всей Артиллерии Собора в селе Клеменьеве при Троице-Сергиевой Лавре, штабс-капитан Л. М. Чичагов употребил большие усилия не только на материальное обустройство этого храма, но и на развитие активной духовно-просветительской деятельности в этом большом военном приходе, на попечении которого находились тысячи российских воинов.10

Научившись еще на войне глубоко сопереживать физическим страданиям раненых воинов, Л. М. Чичагов поставил перед собой задачу овладеть медицинскими знаниями для оказания помощи своим ближним. В дальнейшем значительным итогом многолетних медицинских опытов Л. М. Чичагова стала разработанная им и испытанная на практике система лечения организма лекарствами растительного происхождения, изложение которое заняло два тома фундаментального труда "Медицинские беседы".

В это же время в жизнь Л. М. Чичагова вошли и систематические богословские занятия, в результате которых не получивший даже семинарского образования офицер превратится в энциклопедически образованного богослова, авторитет которого со временем будет признан всей Русской Православной Церковью. Промысл Божий неуклонно подводил Л. М. Чичагова к подготовленному всем его предшествующим развитием решению о принятии священного сана, осуществив которое, он получал возможность не только до конца исполнить волю Божию, явленную ему тогда еще прикровенно, но и реализовать на благо Церкви многогранные способности своей незаурядной личности.

Но именно накануне этого промыслительно предустановленного решения Л. М. Чичагову пришлось испытать одно из серьезнейших искушений в своей жизни. Его горячо любимая супруга Наталия Николаевна воспротивилась решению своего мужа оставить военную службу и всецело посвятить себя служению Богу в качестве священнослужителя. Причины, подвигнувшие эту весьма благочестивую женщину к противлению благой воле своего супруга, коренились как во всем духовном укладе окружавшего ее высшего петербургского общества, так и в той весьма непростой житейской ситуации, в которой находилась семья Чичаговых в это время. Воспитанная своим супругом в убеждении всегда строго следовать исполнению своего долга перед семьей Н. Н. Чичагова в какой-то миг противопоставила этот слишком по-человечески понятный ею долг перед семьей Промыслу Божию о призвании своего мужа.

Благословивший Л. М. Чичагова на принятие священного сана св. праведный Иоанн Кронштадтский, понимая всю сложность грядущей жизненной перемены для семьи Чичаговых и очень хорошо представляя всю тяжесть бремени матушки любого настоящего пастыря, счел необходимым в личной беседе с Н. Н. Чичаговой убедить ее не противиться воле Божией и дать согласие на принятие супругом священного сана. Слова мудрого кронштадтского пастыря и данное ей благословение стать матушкой, а также верность своему грядущему священническому призванию и глубокая любовь к ней ее мужа помогли Н. Н. Чичаговой преодолеть свои сомнения, и она согласилась разделить с супругом бремя его нового служения.

15 апреля 1890 г. Высочайшим приказом Л. М. Чичагов был уволен в отставку в чине гвардии капитана и менее чем через год, уже находясь в отставке, за годы прошлой безупречной службы и "для сравнения со сверстниками" был произведен в полковники.11 Для Л. М. Чичагова путь к священству стал не только путем восхождения к Богу, но и путем хождения в народ, в котором ему в отличие от современных ему обезбоженных интеллигентов в качестве пастыря, а затем и архипастыря предстояло воспитывать не бунтаря и безбожника, но верного сына своего Государя и своей Церкви.

После выхода в отставку семья Л. М. Чичагова в 1891 г. переехала в Москву, и в синодальную эпоху остававшуюся православной столицей России. Именно здесь под сенью московских святынь Л. М. Чичагов стал благоговейно готовиться к принятию священнического сана. Полуторогодовому периоду вдохновенных молитвенных размышлений и томительных житейских ожиданий суждено было завершиться 26 февраля 1893 г., когда в Московском Синодальном храме Двунадесяти апостолов Л. М. Чичагов был рукоположен в сан диакона. Пресвитерская хиротония последовала через 2 дня 28 февраля в той же церкви при значительном стечении молящихся, среди которых быстро распространилась молва о необычной судьбе этого ставленника.12

Насколько трудным в психологическом и нравственном отношениях был для семьи Л. М. Чичагова разрыв с родной для нее военно-аристократической средой, настолько же тяжелым оказалось вхождение новопоставленного священника Леонида Чичагова в незнакомые для него жизнь и нравы русского духовного сословия. Приписанному митрополитом Московским Сергием к храму Двунадесяти апостолов 37-летнему священнику Леониду Чичагову вместо постепенного вступления на очень сложную, но привлекавшую все его помыслы стезю служения приходского пастыря, пришлось взять на себя бремя обязанностей ктитора и благотворителя храма, которого уже многие годы не существовало, ибо в нем размещалась Синодальная ризница, и в котором отец Леонид тем не менее должен был начать свое приходское служение. Добившись перенесения ризницы из храма св. апостола Филиппа в помещения Мироварной палаты и осуществив в этом храме основательный ремонт, отец Леонид смог начать в нем свое служение лишь в ноябре 1893 г. Следует подчеркнуть, что отец Леонид был поставлен в такие условия, при которых ремонт и обустройство храма, стоившие 15 тысяч рублей, он вынужден был осуществлять на свои личные, к тому времени весьма ограниченные, материальные средства, отрывая их от своей семьи, и без того с большим трудом мирившейся с происшедшими в жизни своего супруга и родителя переменами.

Первая, весьма скромная для его возраста награда, полученная отцом Леонидом уже на поприще священнического служения - возложение на него набедренника и скуфьи - была дана именно "за усердную заботу об украшении придельной церкви во имя апостола Филиппа, что при Синодальной церкви 12 апостолов в Кремле".13

Испытания первого года священнического служения отца Леонида оказались усугубленными неожиданной тяжелой болезнью супруги, матушки Натальи, которая привела ее в 1895 г. к ее безвременной кончине, лишившей матери четырех дочерей, старшей из которых было 15, а младшей - 9 лет. Отец Леонид привез тело почившей супруги в Дивеево и похоронил на монастырском кладбище. Вскоре над могилой была возведена часовня, и рядом с местом погребения матушки Натальи отец Леонид приготовил место для собственного погребения, которому, впрочем, так и не суждено было принять мощи будущего священномученика.

14 февраля 1896 г. священник Леонид Чичагов по распоряжению Протопресвитера военного и морского духовенства был "определен к церкви в г. Москве для частных учреждений и заведений Артиллерии Московского Военного Округа".14 Это постановление священноначалия предполагало не только направление бывшего артиллерийского офицера в качестве военного священника в хорошо знакомую ему среду артиллеристов Московского военного округа, но и возложение на овдовевшего отца Леонида, имевшего на своем попечении четырех дочерей, бремени материальных затрат на воссоздание закрытого храма, в котором ему предстояло служить. Храм свт. Николая на Старом Ваганькове, в который был назначен отец Леонид, состоял при Румянцевском музее и уже более 30 лет был закрыт. Принимая на себя труды по восстановлению этого храма, отец Леонид сознавал, что являвшиеся его основной паствой военные артиллерийские чины в силу ограниченности их финансовых возможностей не смогут своими пожертвованиями полностью обеспечить оплату восстановительных работ. Поэтому, как и в случае восстановления храма свт. апостола Филиппа, пожертвования отца Леонида должны были составить значительную часть денежных средств, необходимых для обустройства храма свт. Николая.

Вновь, вместо созерцательной литургической молитвы и вдохновенной пастырско-просветительской деятельности, отцу Леониду предстояло окунуться в водоворот мелких хозяйственных забот, неизбежных при восстановлении храма без существенной помощи и поддержки. Со смирением исполняя возлагавшиеся на него приходские послушания, позволившие ему во всей полноте узнать тяжкую долю русского приходского духовенства, которое нередко несло свое служение при равнодушном отношении не только паствы, но и священноначалия, отец Леонид на всю оставшуюся жизнь приобрел столь важную для его будущего архипастырского служения способность жить проблемами приходского духовенства и сочетать строгую архиерейскую требовательность к нему с чутким отношением к нуждам своих приходских священников и их семей. Весьма показательно, что впоследствии, уже в своем слове при наречении в епископа святитель Серафим, говоря о предстоящем ему архиерейском служении, счел необходимым подчеркнуть, что сердцу епископа должны быть близки "нужды, семейная обремененность... сельского духовенства... и бесчисленные скорби младших членов клира, которые епископы обязаны облегчать".16

Что же полагал в основу своей духовной жизни отец Леонид в эти исполненные дотоле неизвестных ему пастырских трудностей первые пять лет священнического служения? Очень выразительно о преобладавшем тогда в его душе умонастроении отец Леонид высказался в одной из проповедей, произнесенных им в это время в приходском храме. "В древности люди всему предпочитали молитву, и святые отцы при свидании всегда спрашивали друг друга о том, как идет или действует молитва? Действие молитвы было у них признаком духовной жизни... Действительно, молитва есть мать и глава всех добродетелей, ибо заимствует их из источника всех благ - Бога, с Которым молящийся пребывает в общении... Только молитвой можно дойти до Всемогущего Бога, ибо она есть путь к Нему".17

Эта нарочитая обращенность к молитвенной жизни неизбежно влекла отца Леонида в стены монастыря, тем более, что уже несколько лет одним из важнейших послушаний в своей жизни отец Леонид считал составление "Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря", открывшей ему не только историю одной из замечательнейших монашеских обителей Русской Православной Церкви, но и монашеские подвиги одного из величайших подвижников Святой Руси - преподобного Серафима Саровского. Рождение замысла о составлении этой летописи, имевшей определяющее значение для всей дальнейшей жизни будущего архипастыря и отмеченной с самого начала чудесными проявлениями Промысла Божия об этом труде, отец Леонид описывал следующим образом. "Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето, поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагия (в миру Параскева, Паша)... Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она были очень старая и больная), воскликнула: "Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей, прославления". Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает... На это Паша сказал: "Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный". В смущении я покинул келью старицы. После нее пошел к двум монахиням, помнившим преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна была слепая, а другая вся скрученная и с трудом передвигалась по комнате... слепая монахиня постоянно молилась за усопших, при этом души их являлись к ней, и она видела их духовными очами. Кое-что она могла сообщить и о преподобном. Перед отъездом в Саров я был у о. Иоанн Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал: "Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу: может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы согласился молиться за несчастного". Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять рублей, данных мне о. Иоанном. Помимо этого я назвал имя своей покойной матери и просил молиться за нее. В ответ услышал: "Придите за ответом через три дня". Когда я пришел в назначенное время, то получил ответ: "Была у меня матушка ваша, она такая маленькая, маленькая, а с ней ангелочек приходил". Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет. "А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он меня боится, все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?" Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про беседу с о. Иоанном. Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши... и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значения его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что царская семья, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялась, что и моя книга будет прочитана. Таким образом зародилась мысль о "Летописи". Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне было предоставлен архив монастыря, так же как и в Саровской пустыни. Но прежде всего я отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных эпизодах жизни преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным... В это время игумения Дивеевского монастыря отправилась в Нижний Новгород на ярмарку, чтобы закупить годовой запас рыбы для монастыря, а когда я в ее отсутствии пожелал навестить Пашу, то застал ее совершенно больной и страшно слабой. Я решил, что дни ее сочтены. Вот, думалось мне, исполнила волю преподобного и теперь умирает. Свое впечатление я поспешил передать матери казначее, но она ответила: "Не беспокойтесь, батюшка, без благословения матушки игумении Паша не умрет". Через неделю игумения приехала с ярмарки, и я тотчас пошел сообщить о своих опасениях относительно Прасковии... Через два дня мы пошли вместе к Паше Она обрадовалась, увидев игумению. Они вспомнили старое, поплакали, обнялись и поцеловались. Наконец, игумения встала и сказала: "Ну, Паша, теперь благословляю тебя умереть". Спустя три часа я уже служил по Параскеве первую панихиду. Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду".18

Весна 1898 г. стала временем принятия отцом Леонидом окончательного решения о своей будущей судьбе. Оставив своих уже несколько повзрослевших после кончины их матери 4 дочерей на попечение нескольких доверенных лиц, призванных следить за получением ими дальнейшего образования и воспитания, отец Леонид 30 апреля 1898 г. получил отставку от Пресвитера военного и морского духовенства и летом того же года был зачислен в число братии Св. Троице-Сергиевой Лавры.19 Особое значение для новопостриженного иеромонаха имело наречение ему при пострижении в мантию 14 августа 1898 г. имени "Серафим".20

Окончательный уход из мира за монастырскую ограду не стал для иеромонаха Серафима уходом от мирских испытаний, которые по попущению Божию обрушились на него со стороны монашеской братии. Благодатная радость, чудесным образом сопровождавшая принятие иеромонахом Серафимом монашеского сана была омрачена завистью и клеветой со стороны тех, кто должны были бы стать сомолитвенниками новопостриженного иеромонаха. В это трудное для иеромонаха Серафима время, когда он не раз обращал свои молитвы к преподобному Серафиму Саровскому, великий подвижник оказал столь недостававшую отцу Серафиму духовную поддержку через одну из своих знаменитых духовных дочерей - Наталью Петровну Киреевскую. Будучи вдовой замечательного русского православного философа Ивана Васильевича Киреевского, некогда возвращенного ею по благословению преподобного Серафима в лоно Православной Церкви, Н. П. Киреевская употребила весь свой значительный в высших церковных кругах авторитет для того, чтобы испытавшему зависть и клевету отцу Серафиму были оказаны архипастырское утешение и архиерейское заступничество со стороны высшей церковной иерархии. В своем письме от 29 ноября 1898 г. к архиепископу Харьковскому Флавиану (Городецкому) Н. П. Киреевская давала самую высокую духовную оценку личности отца Серафима и просила владыку о помощи гонимому иеромонаху." Теперь, Владыко, обращаюсь к Вам с моей последней просьбой, - писала Н. П. Киреевская. - Как некогда в начале Вашей Монашеской жизни Господь помог мне послужить Вам, и Приснопамятный Святитель наш Митрополит Филарет оказал Вам свою отеческую милость и покровительство, так теперь молю Вас, Владыко, взять под Ваше покровительство и в Ваше Отеческое попечение моего возлюбленного о Господе Отца Серафима (в миру Леонида Михайловича Чичагова), много пострадавшего от людской злобы, все клеветы, на него возводимые, он переносит с истинно христианским смирением, я его знаю много лет и свидетельствую Вам моею совестию, что он истинный христианин и человек вполне достойный... Умирая, Владыко, я поручаю о. Серафима Вашей отеческой любви и защите".21

В 1899 г. в судьбе иеромонаха Серафима, сумевшего и в это нелегкое для него время обогатить церковную литературу замечательным летописным очерком "Зосимова пустынь во имя Смоленской Божией Матери", произошла перемена. Указом Святейшего Синода 14 августа 1899 г. он был назначен настоятелем Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря с последующим возведением в сан архимандрита.22 Настоятельство в Спасо-Евфимиевом монастыре составило еще одну славную и вместе с тем исполненную больших жизненных трудностей страницу церковного служения святителя Серафима. Проявив твердость церковного администратора, практичность рачительного хозяина и отеческую любовь подлинного пастыря, архимандрит Серафим за 5 лет своего игуменства сумел преобразить как хозяйственную, так и духовную жизнь некогда величественного, но ко времени назначения отца Серафима пришедшего в глубокий упадок монастыря. В одном из писем архимандрит Серафим представил весьма выразительное описание своей деятельности в Спасо-Евфимиевом монастыре. "Настоящая моя обитель, древняя Лавра, лишенная миллионного состояния, без всяких средств, забытая и заброшенная, но первоклассная, представляла из себя громадное разрушенное пространство с оградой в 1,5 версты и с 13-ю падающими башнями. Знаменитая и страшная крепость, называемая ныне духовной тюрьмой, оказалась капитально не была ремонтирована около 100 лет и вмещала в себя несчастных, расстроенных психически священнослужителей, голодных и холодных, частью невинно заключенных и ожидающих такого настоятеля, который мог по своему развитию вызвать рассмотрение их дел. Не прошло 2,5 лет моего настоятельства, и обитель совершенно возродилась, я собрал до 100 тысяч на ремонт, упросил В.Саблера дать 6 тысяч на реставрацию тюрьмы и теперь Евфимиевский монастырь возрожден, тюрьма обратилась в скит, и невинные все выпущены на волю. Благодарению Господу - я мне назначенное исполнил".23

Пастырскими усилиями архимандрита Серафима, ходатайствовавшего перед Святейшим Синодом, были освобождены не только невинные узники, но и около 20 сектантов, из которых 9 вернулись в лоно Православной Церкви.24

Архимандрит Серафим находил время и силы не только успешно нести свое настоятельское служение, но и продолжать ставшую одним из главных дел его жизни подготовку канонизации великого подвижника Русской Земли преподобного Серафима Саровского. В 1902 г. усилиями архимандрита Серафима была переиздана, впервые вышедшая в 1896 г. "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря". Это второе издание "Летописи" имело особое значение для канонизации преподобного Серафима Саровского, открывая перед всей Россией величие благодатных даров Преподобного, отозвавшихся чудесным образом в жизни его многочисленных духовных чад. "Летопись" благоговейно увековечила все духовно значимые события, происшедшие в период с 1705 по 1895 гг. в монастырях Сарова и Дивеева, представила первое исчерпывающее жизнеописание преподобного Серафима Саровского, запечатлела жизненные пути и свидетельства о Преподобном таких его сподвижников и духовных чад как протоиерей Василий Садовский, М. В. Мантуров, Н. А. Мотовилов, блаженная Пелагея Ивановна Серебренникова.