Просьба
– Мама, мама, смотри, что я нашел! – Мальчик вприпрыжку несется к матери.
– Ну что там у тебя, покажи!
Мальчик протягивает кулак, готовый разжать, но вдруг в его глазах появляется сомнение.
– А ты не заберешь?
– Да покажи ж ты, наконец!
Мальчик опускает руку, так и не разжав.
– А ты пообещай – тогда покажу!
Мать начинает раздражаться.
– А ну быстро показывай! – Пытается схватить за руку, но мальчик ловко вырывается. – Опять какую-то гадость схватил! Что там у тебя? Лягушонок?
Лицо мальчика расплывается в улыбке.
– А вот и нет!
– Деньги, что ли, нашел? – Матери уже становится интересно.
– Неа! Обещай, что не заберешь, тогда покажу!
– Да ну тебя, хватит с матерью пререкаться, как тебе не стыдно!
– А я и не пререкаюсь, просто прошу тебя пообещать, что не заберешь!
Мать немного призадумалась, взвешивая возможные риски, и с глубоким вздохом выдавила из себя:
– Ну ладно, не заберу!
Мальчик протягивает к матери руку и, весь наполненный торжеством победы, разжимает кулачок:
– Смотри!
Лицо матери недоуменно вытягивается, потом быстро мрачнеет.
– Ты зачем это поднял?
Глаза мальчика округляются.
– А что тут такого? Я под деревом играл, смотрю – что-то в траве блестит.
– Не надо было тебе его брать, плохая примета.
Мальчик прищуривает глаза.
– Мама, ты что, суеверная? Не замечал за тобой!
Мать уводит глаза в сторону.
– Да нет, ну, говорят, что лучше не брать. А то… Ну, чужой он, не твой. Пусть и лежал бы себе, где лежал.
Мальчишечье лицо округляется от нарастающего возмущения.
– Мама, да как я мог его там оставить? Он же сам меня позвал! Он меня попросил ему помочь – как я мог отказать?
Мать хмурится:
– Что за ерунду ты несешь? Он же не умеет разговаривать!
– Да вот же, смотри! – Мальчик подносит руку совсем близко к лицу матери. – Я его увидел – и сразу понял, что это он сам меня просит!
На маленькой ладошке лежал крошечный нательный крестик, на котором мелкими буквами было выдавлено: «Спаси и сохрани!»…
***
Шалуны
В вагоне метро народа было немного. Утренняя толпа схлынула, освободив место особо не торопящимся пенсионерам, молодым родителям и праздношатающимся. Напротив меня сидит молодой, галантно одетый мужчина с легкой двухдневной щетинкой, в пиджаке, но без галстука. Он то и дело поправляет ворот расстегнутой рубашки, который как-то совсем не вяжется со строгим стилем костюма. Рядом с ним – дети. С одной стороны девочка лет десяти, с правильными и даже красивыми чертами лица и совершенно нелепым огромным бантом на макушке. Слева – двое мальчишек помоложе, то ли близнецы, то ли погодки, в школьных форменных брюках и одинаковых синих жилетках. Мальчики то и дело тычут друг друга в бока, наступают всем на ноги, щипаются. Девочка пытается как-то их урезонить и то щелкает их по голове, то показывает язык, то вдруг словно куда-то проваливается и замирает. Отец иногда вяло обводит уставшими глазами детей и никак не реагирует на развязанное поведение. Его глаза то бессмысленно следуют за фигурами входящих и уходящих пассажиров, то стекленеют и смотрят сквозь всех в неведомую пустоту.
Окружающие сдержанно выказывают свое недовольство происходящим. В какой-то момент сидящая рядом с мальчиками женщина, получив очередной тычок от расшалившихся не на шутку соседей, с раздражением обращается к отцу: «Молодой человек, успокойте ваших детей, в конце концов!» Сквозь секундную задержку – чтобы сфокусироваться на лице говорящей – отец виновато слегка улыбается. «Дети, тише!» Но не проходит и минуты, как история повторяется. На этот раз достается стоящей перед ребятами молодой девушке, на лакированной туфле которой остается четкий отпечаток детского башмака. «Мужчина, да что у вас за дети бесстыжие! Вы не хотите их угомонить?» – сердито насупившись, девушка обращается к папаше. Мужчина поднимает на нее глаза и даже не пытается улыбнуться: «Простите их. Извиняюсь. Просто… мы только что из больницы. У них сегодня мама умерла. Они просто не в себе. Впрочем, как и я. Они… они не знают, как реагировать. В их жизни такого еще не было. Простите!»
В воздухе словно раздался беззвучный щелчок какого-то переключателя. Слова больше были не нужны. Да их и не было ни у кого. Отец уставился в пол. Окружающие притихли. Неугомонные дети уже больше не раздражали.
Из книги протоиерея Павла Великанова "Самый Главный Господин" |