Приветствую Вас Гость!
Сайт прихода во имя свв. Косьмы и Дамиана при ОКБ 1
Меню сайта
Статистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Каталог статей
| Главная » Статьи » Литературная страничка. » Петрова Ольга Алексеевна |
Рассказ.
Вечная жизнь. Рассказ. Траурный зал наполнялся людьми, здоровались, негромко переговаривались. Григорий Петрович стоял, прислонившись к стене, и с досадой думал о том, что сегодняшний день, можно сказать пропал. Он не любил ходить на похороны, вид убитых горем родных покойного, гроб внутри которого лежало безгласное тело угнетали его. Но что поделаешь, долг вежливости, нельзя не пойти, так как умер его близкий родственник, случилось это внезапно, от остановки сердца, хотя он был еще совсем молодой. Внесли гроб, мать усопшего громко заплакала, все задвигались. Григорий Петрович невольно поморщился, скорей бы уж все это закончилось, но нет, еще ведь в церковь поедут, отпевать. Спрашивается, зачем? Ведь покойный-то не был таким уж верующим, в храм, кажется, не ходил, жил как все и грешил как многие. Зачем же теперь-то ему этот обряд, когда уже он умер? Наконец закончилось прощание, поехали в храм. Григорий Петрович принципиально не стал туда входить, ждал в автобусе. После отпевания поехали на кладбище и там снова слезы, причитания, истеричные вскрики матери. Григорий Петрович все время старался быть подальше от гроба, где-нибудь в сторонке, но тут он как-то неожиданно оказался совсем рядом с открытой могилой и невольно заглянул в глубокую яму, куда через несколько минут должны будут опускать гроб. Григория Петровича передернуло, ему представилось на мгновение, что почувствовалось бы ему самому, окажись он на месте покойного. Григорию Петровичу стало тревожно и неуютно от этих неприятных и в сущности вздорных мыслей. Да и что может чувствовать покойный? Ведь он же умер, у-мер и ничего чувствовать не может. Но тут же новая мысль, еще хуже первой вкралась в его сознание: « Рано или поздно это же будет и с тобой». Резкий порыв ветра хлестнул Григория Петровича по лицу, ему стало холодно, а настроение вконец упало. Еще несколько дней вспоминался Григорию Петровичу этот день, впечатления, мысли посетившие его. Он старался отогнать их от себя и злился, что не может от них избавиться, но потом новые впечатления и дела засосали его и вытеснили из его ума этот «вздор». А через некоторое время до него дошли слухи о том, что мать его умершего родственника стала после смерти сына очень набожной, ездит по святым местам, из храма почти не выходит, словом «свихнулась на религиозной почве» – такое заключение сделали многие из тех, кто ее знал, и Григорий Петрович согласился с этим мнением. Сам-то он был атеистом, не верил ни в кого и ни во что кроме себя. Смысл жизни виделся ему в том, чтобы хорошо жить – быть здоровым, богатым, успешным настолько, насколько это возможно. Получать от жизни все возможные удовольствия, радости, наслаждения. Самое важное – это ты сам, твоя жизнь, а остальной мир это лишь обрамление, источник, из которого ты черпаешь блага для себя. Ничего нет кроме тебя, ничего не было до тебя, ничего не будет после тебя – для тебя. На том стоим. Церковь Григорий Петрович не воспринимал как таковую, он считал, что все это глупость, темнота и невежество и еще вытягивание денег из простаков, а еще бессмысленная трата времени и сил – жизнь-то ведь и так коротка. Шло время, Григорий Петрович старел, стал прихварывать и однажды слег, серьезно заболев. Физические страдания вызывали у Григория Петровича чувство протеста, несогласия с такой, как ему казалось несправедливостью, и даже обиду. На кого? Он и сам не знал, обидно и все. Его навестила Клавдия Ивановна, родственница, та самая, что « свихнулась» после смерти сына на религиозной почве. Она осторожно стала разговаривать с Григорием Петровичем о вере, о грехах, о вечности. Но он отмахнулся от таких разговоров, даже с некоторою горячностью и испугом. Ему вспомнились похороны ее сына, зловещая яма, думать о смерти было неприятно, страшно, он рассердился на бестактность Клавдии Ивановны – нашла же она время для разговоров на такую тему! И он резко оборвал ее: « Я не верю в существование Бога и никогда не поверю – кто видел Его? И что хорошего Бог сделал для меня? Если он существует, почему допускает творится злу, почему Он допускает войны, смерть невинных детей? Почему, наконец, не избавят его, Григория Петровича, от болезни? За что я страдаю, за какие такие грехи? Я что, кого-то убил, ограбил? Вон новые-то русские как живут – как сыр в масле катаются, а ведь далеко не праведны, есть среди них даже убийцы и ничего, все у них в порядке, не наказывает их Бог. Нет и нет! Не верю и не поверю я в эти сказки о Боге и загробной жизни! Я верю только в то, что сам видел, пережил, ощутил, верю в себя самого и в свою мною прожитую жизнь». Клавдия Ивановна не обиделась на Григория Петровича, наоборот попросила у него прощения и, пообещав, что будет молиться о его выздоровлении, ушла. Еще долго после ее ухода не мог успокоится Григорий Петрович, умом он понимал, что Клавдия Ивановна по своему пыталась ему помочь, желает ему добра, но чем она может ему помочь? Только зря его расстроила своими неуместными разговорами. Болезнь Григория Петровича привела его к тому, что жизнь его стала ограниченной и зависимой, окружающий мир словно бы отдвигался от него, становился все менее и менее доступен, а значит, и жизнь Григория Петровича стала беднее и безрадостнее, со многими удовольствиями пришлось проститься. Это повергало Григория Петровича в еще большую обиду и раздражение. Однажды вечером Григорий Петрович вышел пройтись, мысли его текли по привычному руслу бытовых проблем и дум о своей болезни, о предстоящей операции. На улице стемнело, моросил дождик и, задумавшись, Григорий Петрович не заметил на своем пути яму, недавно вырытую на месте аварии водопровода. Днем там было поставлено ограждение, но его случайно повалил разворачивающийся здесь мусоровоз, и когда Григорий Петрович, вступив на раскисшую глину, увидел, наконец, эту яму было уже поздно – ноги заскользили, и он рухнул вниз. Последней мыслью, пронесшейся в его сознании было: « А как же операция? Не успел…». И он погрузился во тьму. А потом Григорий Петрович увидел себя лежащим в яме, в нелепой позе, перемазанным в грязи, увидел идущих мимо людей, которые не видели его, лежащего в этой яме. Он стал кричать, звать их на помощь, но никто не замедлил шагов, не повернулся в его сторону – его ник то не слышал. И вот тут-то он понял, что тело, лежащее в яме, не он, а он здесь невидимый и не слышимый никем. Григорию Петровичу стало страшно – как же так? Что же это такое происходит с ним? И что ему делать дальше? Словно бы в ответ он почувствовал, как какая-то сила уносит его прочь от его тела, от ямы, от улицы, ото всего… Он очутился в каком-то ярко освещенном помещении, похожем на больницу и увидел женщину, которую тут же узнал – это была его мать, только совсем молодая. Она лежала на каком-то странном столе и натужно кричала, а возле суетились две женщины в белых халатах: «Ну, миленькая, тужься, тужься, тужься, еще немножечко!». И Григорий Петрович понял, что это роды, его мать рожает, но кого? Да его же! Ведь он был единственным у нее. Вот он услышал крик новорожденного, свой крик?! Он присутствовал при своем рождении! Ребенка поднесли к лицу матери: «У вас родился сын, как назовете-то». «Гришенька…». И в этот миг Григорий Петрович понял, что это и есть его новая жизнь, загробная: вновь пережить свою жизнь, только теперь как бы со стороны, и он возликовал. Это же замечательно! И совсем не то, о чем говорила Клавдия Ивановна. И она потекла, его новая жизнь. Младенчество, детство – безмятежные радости. Потом взросление, полное событий. Григорий Петрович незримо соучаствовал самому себе, открывал в себе много нового, в том числе и некоторые неприятные вещи, даже постыдные, но в целом он был собой доволен и мог оправдать любой свой поступок. И однажды Григорий Петрович снова увидел себя на тех самых похоронах своего родственника, но только теперь видел он не одно только бренное тело лежащее во гробе, он увидел бестелесную сущность своего усопшего родственника. Было видно, что приходится ему не сладко, что кто-то невидимый пугает и влечет его куда-то, страх и ужас был на его лице. Григорий Петрович пытался заговорить с ним, узнать, что его так ужасает, но тот отчего-то не слышал Григория Петровича, не видел его… Григорий Петрович заново проживал свою жизнь и уже видел, что постепенно приближается к роковому дню, к той самой яме. Что же будет дальше? Можно ли избежать конца? Беспокойство стало овладевать им. Неужели же это конец, теперь уже окончательный? Но он не хочет этого! Нет! Все существо Григория Петровича протестовало против этого. Надо как нибудь это остановить! Но конец неумолимо приближался и, наконец, настал тот самый день, а потом и вечер. Вот и она, эта яма. Он идет к ней, скользит на раскисшей глине, летит вниз, удар, темень, небытие… Но что это?! Он очутился в ярко освещенном помещении похожем на больницу, и увидел женщину, которую тут же узнал – это была его мать, только совсем молодая… Как?! Снова? Да, все начиналось снова. Григорий Петрович ликовал, это значит, что смерти нет в самом деле! Нет смерти! А есть…вечность. Стало быть, он никогда, вовеки не умрет, будет жить вечно. Бесконечно жить, снова и снова проживая свою жизнь. Кольцо замкнулось. И Григорий Петрович начал снова и снова проходить этот круг: рождение – жизнь – смерть – и снова рождение. Он потерял счет этим повторам, но раз за разом проживая свою жизнь, он испытывал все меньше радости, постепенно прозревая относительно своих дел и поступков. Он уже без прикрас и самооправдания начинал видеть их подлинный смысл, оценивая их в истинном свете. И то, что раньше казалось ему правильным, теперь виделось ему постыдным, смешным или подлым, постепенно им начал овладевать стыд за свою жизнь. Но, увы! Вмешаться он не мог, даже в самой ничтожной степени. И хотя он видел все и не только видел, но и ощущал каждое свое движение, слышал каждую свою мысль – вмешаться он не мог, и только круг за кругом проживал свою бесконечную жизнь. Им начало овладевать чувство обреченности, безнадежности и одиночества, которое томило его, ведь никто, ни единая душа не могла его слышать, никто не мог ощутить его. Постепенно Григорием Петровичем овладело чувство отвращения к самому себе и к своей жизни, он не видел смысла в своем существовании. «В чем смысл? Неужели же в цепи этих почти бессмысленных событий его жизни? Что совершил он такого, чем мог бы гордиться? И неужели такое бессмертие удел всех? Но нет, определенно это не так. Помнится, Клавдия Ивановна говорила о чем-то другом, о Боге. Но где же тогда Бог? Где ангелы? Где рай? Где же хотя бы ад? Где сотворивший все Творец? Ведь и он, Григорий Петрович, Его творенье! И вся жизнь Григория Петровича, и теперешнее его состояние в вечности, тоже Божье творение?! Но тогда какой же он добрый, если мог обречь его, Григория Петровича, на такое безрадостное, бессмысленное существование? Почему, за что мне такой удел? Нет, я больше не хочу этого мучения, не хочу, не хочу, не хочу!» И тут то Григорий Петрович впервые взмолился к Богу, неведомому им Богу: « Господи! Освободи меня от этого! Я изнемог!». И тотчас же услышал в ответ: «Ты получил по вере своей». И с ужасом и стыдом понял Григорий Петрович горькую правду: « Да, да, это так и есть, я верил только себе, верил в себя, в свою жизнь и получил себя и свою жизнь в вечный удел. И стал ненавистен себе. И этому не будет конца…». «Помилуй меня, Господи, прости, избавь от этой мучительной доли! Смилуйся, Господи!», в глубокой тоске кричал Григорий Петрович: «Прости…». Григорий Петрович очнулся. Он увидел помещение похожее на больницу. Все расплывалось и двоилось в его глазах, он почувствовал боль, увидел склонившееся к нему лицо. «Вернулся», прошептала его жена, а это была она. Вернулся. Замкнутый круг разомкнулся и превратился в линию. Это снова был путь. Коротким он будет или длинным? Григорий Петрович не знал этого. Он знал лишь только куда ведет этот путь, если идти не сходя с него – в Царство бесконечной радости в общении с его, Григория Петровича, Творцом, к Истине, к вечной Жизни. Петрова Ольга | |
| Просмотров: 329 | |