Она удивительно красивая: высокая, стройная, большеглазая, черные вьющиеся волосы покрыты шелковым палантином. Четко очерченные губы выговаривают слова отчетливо  и аккуратно. «Как я, сорокалетняя тетка, могу рассказать священнику, что не справляюсь с гневом?! Что я ору на сына?! — яростно произносит она. — У меня не получается!».

«Никак, — хочу ответить я. — Потому что ты говоришь на исповеди не со священником, потому что цель исповеди — не посвящение чужого человека в секреты или раскапывание грязного белья своей семьи». Но молчу, ведь моя собеседница все это знает и сама, а ее сомнения лежат не в плоскости знаний, умений и навыков, а совсем в другой сфере.

Мне, конечно, знакомо ее смущение: приходской священник — молодой мужчина, семья у него внешне очень счастливая, трое детей исключительно послушны и радуют не только родителей, но и всех, кто их видит. Невольно закрадываются мысли: как такому человеку удастся понять чувства матери-одиночки, которая пашет на двух работах и пытается при этом одной рукой воспитывать подростка, другой — обихаживать живущую с ними старенькую маму, а третьей… делать все остальное. А если батюшка не поймет, то осудит, мы же с детства приучены к двум вещам: во-первых, не выносить сор из избы, а во-вторых, что осуждение (или, как минимум, обсуждение) обязательно последует за этим «сором» — и неважно, права ты или виновата.

Думаю, что, скорее всего, неловкость перед исповедью знакома многим. Она связана с чувством стыда, возникающего из-за собственного несовершенства, а также с выученным страхом перед авторитетными лицами, одним из которых, несомненно, является и священник. Есть и еще один важный момент, принятый в нашей культуре: запрет на сильные отрицательные чувства.

Сколько раз мы — с самого раннего детства — слышали: «Не плачь, стыдно. Не кричи, соседи услышат. Веди себя прилично хотя бы в школе» (в поликлинике, театре, подставить нужное). Что будет, если повести себя «неприлично»? Правильно, общественное порицание и запись в дневнике красной ручкой.

Однако вряд ли нам кто-то когда-либо пытался объяснить, почему гневаться, плакать, кричать и рычать нельзя. Стремясь быть удобными, мы подавляли эти чувства и их проявления, но рано или поздно «крышечку срывало», вот тогда-то чаще всего и происходило нечто греховное: гнев выплескивался в рукоприкладство, невыплаканная ревность — в измену. Примеров можно привести сотни. Так не разумнее ли сразу «выкричать» свой гнев? Сказать своему подростку: «Я сейчас так злюсь, что если не закричу, меня просто порвет на много маленьких мам» — и заорать. Это ведь лучше, чем кидаться в ребенка тапками, а потом мучиться смущением перед священником — да и перед самой собой. А уж перед ребенком-то как стыдно!

А батюшка… что ж, он, конечно, авторитетное лицо, и мнение его весомо, но в большинстве случаев ему так же, как и нам, знакомы сильные отрицательные чувства: и гнев, и ярость, и обиды. Да и осуждение — которое действительно является пороком, с которым надо бороться, в первую очередь, в своей душе. И человек — добрый, трезвомыслящий и разумный — вряд ли станет осуждать другого за отрицательные эмоции.

Что же касается моей приятельницы, то она просто пошла к другому священнику — более зрелому и, на ее взгляд, не столь «идеальному» (хотя что мы можем знать о чьей-то идеальности). Ему она смогла рассказать о своих духовных поражениях и ошибках и в его присутствии покаяться перед Богом, «чтобы больше не грешить». И это тоже неплохой выход из ситуации: наверное, проще пойти к человеку, который тебе внутренне (или внешне) кажется более близким.

И да, я знаю, что «более не грешить» — это тот идеал, к которому можно стремиться всю жизнь. Особенно если речь о гневе и криках на детей. Возможно, тут в помощь могут быть разные психологические техники управления гневом. Возможно, надо разобраться в себе — а где истинная причина моих гневных вспышек. Только ли праведное возмущение от того, что выросшее дитя снова натоптало грязной обувью по всей квартире? А может, за этим стоит нечто большее? Мое отношение к отцу этого ребенка? Мои воспоминания о том, как реагировала мама, когда в обуви я пробегала в комнату, забыв там сменку?

Все эти рефлексии, безусловно, полезны. И так часто хочется ограничиться именно ими — а не повторять одно и то же на исповеди «идеальному» батюшке. Но я знаю одно: то чувство, когда я выхожу из церкви (нередко — умывшись слезами), похоже на строчку из известного псалма: «Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся». Это каждый раз шанс — попробовать снова. Который я даю, в первую очередь, сама себе.

А это дорогого стоит.

Матроны.RU